Неточные совпадения
Он
не без основания утверждал, что голова
могла быть опорожнена
не иначе как с согласия самого же градоначальника
и что в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик
и английская пилка.
Как ни тяжело мне
было убедиться в этом, я вижу, что это так
и не может быть иначе.
Если б Левин
мог понять, как он понимал, почему подходить к кассе на железной дороге нельзя
иначе, как становясь в ряд, ему бы
не было обидно
и досадно; но в препятствиях, которые он встречал по делу, никто
не мог объяснить ему, для чего они существуют.
— Поди, поди к Mariette, — сказала она Сереже, вышедшему
было за ней,
и стала ходить по соломенному ковру террасы. «Неужели они
не простят меня,
не поймут, как это всё
не могло быть иначе?» сказала она себе.
— Пожалуйста,
не объясняй причины! Я
не могу иначе! Мне очень совестно перед тобой
и перед ним. Но ему, я думаю,
не будет большого горя уехать, а мне
и моей жене его присутствие неприятно.
— Да, да, — отвернувшись
и глядя в открытое окно, сказала Анна. — Но я
не была виновата.
И кто виноват? Что такое виноват? Разве
могло быть иначе? Ну, как ты думаешь?
Могло ли
быть, чтобы ты
не была жена Стивы?
Как бы пробудившись от сна, Левин долго
не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками
и на шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него,
и вспоминал о том, что он ждал брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием,
и старался догадаться, кто
был гость, приехавший с братом.
И брат,
и жена,
и неизвестный гость представлялись ему теперь
иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже
будут другие.
Дела эти занимали его
не потому, чтоб он оправдывал их для себя какими-нибудь общими взглядами, как он это делывал прежде; напротив, теперь, с одной стороны, разочаровавшись неудачей прежних предприятий для общей пользы, с другой стороны, слишком занятый своими мыслями
и самым количеством дел, которые со всех сторон наваливались на него, он совершенно оставил всякие соображения об общей пользе,
и дела эти занимали его только потому, что ему казалось, что он должен
был делать то, что он делал, — что он
не мог иначе.
Агафья Михайловна, которой прежде
было поручено это дело, считая, что то, что делалось в доме Левиных,
не могло быть дурно, всё-таки налила воды в клубнику
и землянику, утверждая, что это невозможно
иначе; она
была уличена в этом,
и теперь варилась малина при всех,
и Агафья Михайловна должна
была быть приведена к убеждению, что
и без воды варенье выйдет хорошо.
Левин
не поверил бы три месяца тому назад, что
мог бы заснуть спокойно в тех условиях, в которых он
был нынче; чтобы, живя бесцельною, бестолковою жизнию, притом жизнию сверх средств, после пьянства (
иначе он
не мог назвать того, что
было в клубе), нескладных дружеских отношений с человеком, в которого когда-то
была влюблена жена,
и еще более нескладной поездки к женщине, которую нельзя
было иначе назвать, как потерянною,
и после увлечения своего этою женщиной
и огорчения жены, — чтобы при этих условиях он
мог заснуть покойно.
«Всё это
было прекрасно, — думала Кити, слушая эти слова, — всё это
и не может быть иначе»,
и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее, сияла на ее просветлевшем лице.
И я этим желанием возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу,
и это
не может быть иначе.
Все эти дни Долли
была одна с детьми. Говорить о своем горе она
не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она
не могла. Она знала, что, так или
иначе, она Анне выскажет всё,
и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой,
и слышать от нее готовые фразы увещания
и утешения.
— Я
не сержусь на тебя, — сказал он так же мрачно, — но мне больно вдвойне. Мне больно еще то, что это разрывает нашу дружбу. Положим,
не разрывает, но ослабляет. Ты понимаешь, что
и для меня это
не может быть иначе.
Правда, теперь вспомнил: один раз, один только раз я любил женщину с твердой волей, которую никогда
не мог победить… Мы расстались врагами, —
и то,
может быть, если б я ее встретил пятью годами позже, мы расстались бы
иначе…
Все, что
мог сделать умный секретарь,
было уничтоженье запачканного послужного списка,
и на то уже он подвинул начальника
не иначе, как состраданием, изобразив ему в живых красках трогательную судьбу несчастного семейства Чичикова, которого, к счастию, у него
не было.
Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви к нам, что
и не воображал, чтобы это
могло быть иначе, нисколько
не был благодарен ей
и никогда
не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она? довольна ли?
Наконец все жиды, подняли такой крик, что жид, стоявший на сторо́же, должен
был дать знак к молчанию,
и Тарас уже начал опасаться за свою безопасность, но, вспомнивши, что жиды
не могут иначе рассуждать, как на улице,
и что их языка сам демон
не поймет, он успокоился.
Быть может, при других обстоятельствах эта девушка
была бы замечена им только глазами, но тут он
иначе увидел ее. Все стронулось, все усмехнулось в нем. Разумеется, он
не знал ни ее, ни ее имени, ни, тем более, почему она уснула на берегу, но
был этим очень доволен. Он любил картины без объяснений
и подписей. Впечатление такой картины несравненно сильнее; ее содержание,
не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки
и мысли.
Он глубоко задумался о том: «каким же это процессом
может так произойти, что он, наконец, пред всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж
и нет? Конечно, так
и должно
быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета
не добьют окончательно? Вода камень точит.
И зачем, зачем же жить после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что все это
будет именно так, как по книге, а
не иначе!»
По-моему, если бы Кеплеровы
и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом
не могли бы стать известными людям
иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста
и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право,
и даже
был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству.
Насчет последнего пункта Марфа Петровна
была, впрочем, во вce время довольно спокойна; это
была умная женщина, а следственно,
не могла же на меня смотреть
иначе, как на развратника
и потаскуна, который серьезно полюбить
не в состоянии.
«Это политический заговорщик! Наверно!
И он накануне какого-нибудь решительного шага — это наверно!
Иначе быть не может и…
и Дуня знает…» — подумал он вдруг про себя.
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что
и действительно он
не заглядывал в кошелек, а потому
и не знал, что в нем
было,
и,
не зная, так
и снес под камень, но тут же из этого
и заключали, что самое преступление
не могло иначе и случиться, как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства
и грабежа, без дальнейших целей
и расчетов на выгоду.
— Ведь обыкновенно как говорят? — бормотал Свидригайлов, как бы про себя, смотря в сторону
и наклонив несколько голову. — Они говорят: «Ты болен, стало
быть, то, что тебе представляется,
есть один только несуществующий бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это только доказывает, что привидения
могут являться
не иначе как больным, а
не то что их нет самих по себе.
— Я вам
не про то, собственно, говорила, Петр Петрович, — немного с нетерпением перебила Дуня, — поймите хорошенько, что все наше будущее зависит теперь от того, разъяснится ли
и уладится ли все это как можно скорей, или нет? Я прямо, с первого слова говорю, что
иначе не могу смотреть,
и если вы хоть сколько-нибудь мною дорожите, то хоть
и трудно, а вся эта история должна сегодня же кончиться. Повторяю вам, если брат виноват, он
будет просить прощения.
Это —
не тот город, о котором сквозь зубы говорит Иван Дронов, старается смешно писать Робинзон
и пренебрежительно рассказывают люди, раздраженные неутоленным честолюбием, а
может быть, так или
иначе, обиженные действительностью, неблагожелательной им. Но на сей раз Клим подумал об этих людях без раздражения, понимая, что ведь они тоже действительность, которую так благосклонно оправдывал чистенький историк.
«Бред какой», — подумал Самгин, видя лицо Захария, как маленькое, бесформенное
и мутное пятно в темноте,
и представляя, что лицо это должно
быть искажено страхом. Именно — страхом, — Самгин чувствовал, что
иначе не может быть. А в темноте шевелились, падали бредовые слова...
— К тому же, подлинная-то искренность — цинична всегда,
иначе как раз
и быть не может, ведь человек-то — дрянцо, фальшивец, тем живет, что сам себе словесно приятные фокусы показывает, несчастное чадо.
Он
был крепко, органически убежден, что ошибаются
и те
и другие, он
не мог думать
иначе, но
не усваивал, для которой группы наиболее обязателен закон постепенного
и мирного развития жизни.
— Полезная выдумка ставится в форме вопросительной, в форме догадки:
может быть, это — так? Заранее честно допускается, что,
может быть, это
и не так. Выдумки вредные всегда носят форму утверждения: это именно так, а
не иначе. Отсюда заблуждения
и ошибки
и… вообще. Да.
— Но — это потому, что мы народ метафизический. У нас в каждом земском статистике Пифагор спрятан,
и статистик наш воспринимает Маркса как Сведенборга или Якова Беме.
И науку мы
не можем понимать
иначе как метафизику, — для меня, например, математика
суть мистика цифр, а проще — колдовство.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова стоя у окна
и прислушиваясь. В стекла точно невидимой подушкой били. Он совершенно твердо знал, что в этот час тысячи людей стоят так же, как он, у окошек
и слушают, ждут конца.
Иначе не может быть. Стоят
и ждут. В доме долгое время
было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков воздуха, а на крыше точно снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв
и скатываясь по железу.
Они бы
и не поверили, если б сказали им, что другие как-нибудь
иначе пашут, сеют, жнут, продают. Какие же страсти
и волнения
могли быть у них?
Теперь уже я думаю
иначе. А что
будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться — сделается
не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо
будет мне. Я
и теперь без ужаса
не могу подумать об этом. Если б вы
были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье
и подал вам руку навсегда. А то…
Лишь только они с Анисьей принялись хозяйничать в барских комнатах вместе, Захар что ни сделает, окажется глупостью. Каждый шаг его — все
не то
и не так. Пятьдесят пять лет ходил он на белом свете с уверенностью, что все, что он ни делает,
иначе и лучше сделано
быть не может.
Илья Ильич знал уже одно необъятное достоинство Захара — преданность к себе,
и привык к ней, считая также, с своей стороны, что это
не может и не должно
быть иначе; привыкши же к достоинству однажды навсегда, он уже
не наслаждался им, а между тем
не мог,
и при своем равнодушии к всему, сносить терпеливо бесчисленных мелких недостатков Захара.
— Боюсь зависти: ваше счастье
будет для меня зеркалом, где я все
буду видеть свою горькую
и убитую жизнь; а ведь уж я жить
иначе не стану,
не могу.
Может быть, детский ум его давно решил, что так, а
не иначе следует жить, как живут около него взрослые. Да
и как
иначе прикажете решить ему? А как жили взрослые в Обломовке?
Счастливые люди жили, думая, что
иначе и не должно
и не может быть, уверенные, что
и все другие живут точно так же
и что жить
иначе — грех.
— Да; ma tante уехала в Царское Село; звала меня с собой. Мы
будем обедать почти одни: Марья Семеновна только придет;
иначе бы я
не могла принять тебя. Сегодня ты
не можешь объясниться. Как это все скучно! Зато завтра… — прибавила она
и улыбнулась. — А что, если б я сегодня уехала в Царское Село? — спросила она шутливо.
Он слышал от Веры намек на любовь, слышал кое-что от Василисы, но у какой женщины
не было своего романа? Что
могли воскресить из праха за сорок лет? какую-нибудь ложь, сплетню? Надо узнать —
и так или
иначе — зажать рот Тычкову.
— Я,
может быть, объясню вам…
И тогда мы простимся с вами
иначе, лучше, как брат с сестрой, а теперь… я
не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую
и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова
была бричка, а Марину пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня за мои странности… (она вздохнула)
и примите поцелуй сестры…
— Я верю, что случится,
иначе быть не может. Уж если бабушка
и ее «судьба» захотят…
— Она положительно отказывается от этого —
и я
могу дать вам слово, что она
не может поступить
иначе… Она больна —
и ее здоровье требует покоя, а покой явится, когда вы
не будете напоминать о себе. Я передаю, что мне сказано,
и говорю то, что видел сам…
Могущество! Я убежден, что очень многим стало бы очень смешно, если б узнали, что такая «дрянь» бьет на могущество. Но я еще более изумлю:
может быть, с самых первых мечтаний моих, то
есть чуть ли
не с самого детства, я
иначе не мог вообразить себя как на первом месте, всегда
и во всех оборотах жизни. Прибавлю странное признание:
может быть, это продолжается еще до сих пор. При этом замечу, что я прощения
не прошу.
Внук тех героев, которые
были изображены в картине, изображавшей русское семейство средневысшего культурного круга в течение трех поколений сряду
и в связи с историей русской, — этот потомок предков своих уже
не мог бы
быть изображен в современном типе своем
иначе, как в несколько мизантропическом, уединенном
и несомненно грустном виде.
А между тем это
и не могло быть иначе.
—
Не иначе это, что нечистый, — сказал садовник, — разве сам человек
может вздумать душу загубить? Так-то у нас человек один… —
и садовник начал
было рассказывать, но поезд стал останавливаться.
Служение это он
не представлял себе
иначе, как в форме государственной службы,
и потому, как только кончил курс, он систематически рассмотрел все деятельности, которым он
мог посвятить свои силы,
и решил что он
будет полезнее всего во втором отделении Собственной Канцелярии, заведующей составлением законов,
и поступил туда.